1. Имя, фамилия
В обществе, да даже в кругу собственной семьи, представляется как Эдмон Жан-Франсуа де Марнион\Edmond Jean-François de Marnion (Сокращенно Эдмон де Марнион. Эдмон с ударением на «о», это очень важный нюанс!). На самом же деле это имя – прекрасный пример представления среднего ирландца о том, как может звучать имя типичного французского аристократа, по совместительству лишь обыкновенная выдумка Г-на Эдмона. Настоящее имя, которое ведомо, наверное, ему одному, Томас Броуди\Thomas Brody, практически не используется по причине навязчивого желания Гн-а Эдмона выдавать себя, где только можно, за отпрыска некоего древнего рода, чьё роскошное имение находится где-то в предместьях города Марнион, во Франции.
2. Пол, возраст
Самый что ни на есть мужчина, склонен часто искажать свою внешность при помощи метаморфоза, скидывая с себя десять лет, на самом же деле ему тридцать восемь. Абсолютно пансексуален, никогда не задавался такими вопросами, как пол своего партнера, влюбляясь исключительно импульсивно, что для него очень свойственно, от всего сердца, невзирая на половые признаки.
3. Характер
Существуют люди, по своей природе переменчивые, как погода в Ирландии, порывистые, как горные ветра, пылкие, как вечно бушующее пламя… сравнений можно привести много, но суть одна: всем подобным людям Господин Эдмон способен дать фору лет этак на сорок. Сказать, что он импульсивный тип, это не сказать ничего вообще. Единственная его самая долгая привязанность, самая большая любовь, это собственная жизнь, все остальные «увлечения» ускользают от него, не успев постучатся в его дверь. Глубоко убежден, что из каждого дня надо буквально выжимать всё то, что он только может преподнести, не перестаёт жить на широкую ногу даже в преклонном возрасте, да и, наверное, навсегда останется этаким большим ребенком. Хронический экстраверт. Посредственность и однообразность - два его бича, от них он бежит, их он ненавидит, презирает «серых» людей. Вечно пребывает в поисках себя, даже не смотря на то, что ему пошёл четвертый десяток. До жути эксцентричен, страннее типа с таким огромным списком различных бзиков и помешательств просто не найти, но ничто, повторюсь, не может привлечь его внимание более чем на пару месяцев. Сейчас загорелся идеей того, что он, как никак, истинный французский аристократ, выдумал себе целый род, непременно легендарный и прославленный (и это ничего, что о нём никто не знает), ну и, без этого никуда, огромное поместье, которое видел, естественно, только он сам, и всё это не смотря на то, что на деле принадлежит к посредственной ирландской семье Броуди. Как ясно из приведенного выше, Эдмон последний в мире «сказочник». Он врёт так часто и так красочно, что, порой, сам начинает себе верить и уходит в свою ложь с головой, до глубины души оскорбляясь, если кто-то уличает его в неискренности сказанного. Уверовал пуще чем во всех Иисусов и Будд что он чуть ли не седьмое воплощение гибрида Моцарта с Микеланджело, и теперь полностью, как истинный человек искусства, сплавляет всё свободное и занятое время на игру на скрипке, фортепиано, другим различным видам музицирования, даже на пение, писание песен, стихов, рассказов, незаконченных романов (это особенный жанр романа), рисование, лепку, и, словом, на всё, что хоть как то касается слова «искусство». Во всех этих отраслях абсолютно никчемен, подчас выглядит жалко, пытаясь извлечь тот или иной звук, например, из виолончели, рисует по-детски, поёт просто ужасающе, но при всём этом верит в то, что он великолепен и вызывает восторг одним только своим видом. Даже в этом направлении он не может остановиться на чём-то конкретном и постоянно скачет от одного инструмента к другому, от рисования к ваянию скульптур, и так далее до предела возможного. Можно отдать ему должное, врать он действительно умеет, только если не ударяется в крайности и не начинает нести несусветную чушь, как, например, в случае с его великолепным родом Марнион. На самом же деле, мало кто знает об истинных намерениях этого типа, в общении с людьми он предпочитает больше слушать, чем говорить что-то о себе, никогда не раскрывая «карт» полностью, хотя может показаться открытым, излишне разговорчивым, в основном на пустые темы, простачком, коим он, по большему счету, и является. Умеет найти общий язык с шумной компанией, но часто пугает окружающих своей излишней эмоциональностью. После того, как он строго решил для себя, что отныне его фамилия – де Марнион, он начал стараться вести себя цинично, холодно, важно, гордо, почём очень зря, ибо в идеале это у него никогда не выйдет. Зачастую походит на неумелого актера. Нервный, вспыльчивый, и, самое страшное, очень гордый. Готов кинуться защищать свою честь в любой момент, а главное честь дорогих ему людей, в список которых входят, наверное, только его женушка да дочь. Не смотря на свою ветреную натуру, спокойно позволяющую ему быть ну не совсем верным своей жене, очень сильно дорожит ей, как хрупким цветком. С дочерью, как и, наверное, со всеми подростками, ему бывает крайне тяжело найти общий язык. Хотя… ну как назовешь взрослого мужчину, у которого не перестает играть детство в энном месте, хорошим отцом? Он никогда не уделял Звестасье должного внимания, передав всё её воспитание, за редкими исключениями, в руки Эмилии. Семье он уделяет время так же по настроению, по большей части ограничивая себя от общества вообще под предлогом своей до безумия творческой натуры. Любимая отговорка «У человека искусства не может быть семьи!». Тем не менее, от родных никогда не сможет отказаться, привязан к ним, пусть и завуалировано, и случись с ними что, едва сможет это пережить. Вообще Г-н Эдмон склонен всё драматизировать и усложнять, попросту раздувая из мухи огроменного слона, способен превратить обыкновенное чаепитие в эпопею с трагичным концом. Много курит (как положено аристократам!), в основном только дорогие сигары, не меньше пьет дорогие вина, не смотря на то, что всё это он едва может себе позволить. Единственное, в чём он знает толк, это ювелирное мастерство. Обладая богатой, причудливой фантазией и каким-никаким чувством прекрасного, а главное набитыми на это дело пальцами, прославился как весьма неплохой, хотя и не великолепный мастер. 
4. Внешность
Существуют люди, один взгляд на которых даёт полноценное представление об их внутреннем мире. Господин Эдмон таких с роду не встречал, но слухи слышал. Вообще, за те долгие годы, в течение которых он прикидывался чопорным аристократом с сухим сердцем, но благородными манерами, он действительно, местами, стал походить на свой идеал. Не смотря на то, что он способен прибегать к трансформации, ради «макияжа» он с этим не играется, разве что чуть-чуть молодит себя, ну на какие-то жалкие десять лет. Если говорить в общих чертах, имея ввиду реальное положение дел, а не чудеса метаморфоза, рост Томаса довольно высок, около одного метра и девяноста сантиметров, но, не смотря на это, весит он совсем не много, и посему производит впечатление этакого скелета, обтянутого бледной, с чуть болезненным, желтоватым отливом, как пергамент, преждевременно постаревшей кожей. Голос – типичный тенор, иногда срывающийся на хрипоту при ниже описанных условиях. Имеет заметную, значительную долговязость. Пальцы жилистые, крайне длинные, зато прекрасно чуткие и умелые, достаточно цепкие для того, чтобы без проблем заниматься ювелирным делом. При ходьбе старается держать чинную, важную осанку истинного лорда. За своим внешним видом активно следит, аки юная девица, но в крайности не впадает.
Волосы тёмные, всегда напомаженные и аккуратно убранные назад. Широкий лоб, который свидетельствует о обширном интеллекте, которого, на самом деле, если честно, в наличие не имеется (обещали завезти на днях), брови заметно неумело выщипаны и часто принимают САМЫЕ НЕОЖИДАННЫЕ ФОРМЫ. Глаза чуть впалые, относительно узенькие, с этакой вечной хитринкой, глубокого темно-синего света. Нос неприятно большой, с выпирающей горбинкой, которую Эдмон предпочитает скрывать (метаморфоз). Губы тонкие, с двух боков увенчаны безобразными морщинами; имеет свойство очень часто, без особого повода, как-то зловеще ухмыляться, на самом же деле не имея ничего плохого, ну или когда как. На правой щеке, при широкой улыбке, можно разглядеть ямочку на впавших от возраста щеках. Зубы желтые от обильного курения и особого пристрастия к чаю. Подбородок острый, что только подчеркивает высокие, выпирающие скулы, увитые жиденькой, черной бородкой с проглядывающей сединой. Далее следует длинная шея, которую можно было бы обозвать даже грациозной, не порть её чересчур ярко выраженный кадык. Ключицы, ровно как и рёбра, выпирают настолько, что иной раз задумываешься: неужели госпожа де Марнион не кормит своего возлюбленного мужа? Безусловно, она откармливает его всеми силами, но Эдмон от природы имеет склонность к анорексии, да и случается, что от какой-нибудь очередной задумки он попросту забывает поесть, ныряя в новоиспеченное пристрастие с головой.
Иногда, как бы он не старался корчить из себя благородного лорда, в нём проскакивают родимые деревенские манеры. От усталости горделивая, создающая впечатление вечной напряженности осанка скатывается в некую сутулость, руки, ранее элегантно опирающиеся о трость, буквально наваливаются на неё, как древний дедок на свою клюку. В моменты глубокой задумчивости Томас может, сам того не замечая, открыть рот, выпятив нижнюю губу, как самый заурядный деревенский пьяница, а саму голову чуть склонить набок. Когда же Эдмон куда-то спешит, что-то волнует или тревожит его сердце (в этом состоянии он находится чаще прочего), его походка становится нелепой и словно пружинящей; аристократские замашки не позволяют ему сорваться на бег, так что он прибегает к этакой быстрой ходьбе, подчас забывая от восторга, как, собственно, нужно правильно ставить ступню на проклятый пол, походя в эти моменты на душевнобольного (если говорить честно, дело здесь не в простой схожести… Но кто из нас не обладает своими причудами?). При этом его глаза, что, пусть и сами по себе непримечательные, приобретают по-детски очаровательное свечение, руки свободно болтаются, или же непроизвольно «играют» с вечной спутницей Г-на Броуди – его тростью, задорно стучат ей по камням мостовой или даже подбрасывают её невысоко в воздух. Недовольный, или даже разозленный господин Эдмон всегда очень артистично хмурит брови, при этом плотно-плотно стискивая губы и, подчас, нервно барабаня пальцами по первому попавшемуся объекту. За недовольством такого типа обыкновенно следует ярость, настоящая, дикая, бурная, неподдельная ярость, в редкие моменты которой глава Марнион уже не походит ни на чудака, ни на деревенского простачка, ни на ребенка-переростка. Ярость господина Марнион – его гордость, пусть он и никогда не задумывался об этом. Уж если какому-то последнему засранцу довелось разгневать Эдмона, последний готов потратить все жизненные силы, лишь бы втоптать обидчика в пол. При этом он не будет прибегать к грубой физической силе, это же абсолютно не по-джентльменски! Главное оружие Эдмона – его язык, острый, как сабля, способный плеваться разрушительным ядом слов не хуже, чем гадюка. Ранее спокойный, голос его обретает некую хрипоту, которая только усугубляет общий эффект. Эдмон обожает кричать, его вечно терзаемые музыкой связки находятся в великолепном боевом состоянии, а само существо его приобретает такой взъерошенный, нахохленный вид, костлявая фигура с такой ненавистью склоняется над своим противником, что тому было бы предпочтительнее провалиться сквозь землю, словом, куда подальше от этого Царя Ирода.
Не смотря на то, что заработок Эдмона чуть выше среднего, одежду он предпочитает воистину шикарную. Да, она бы выглядела шикарно, если бы, во-первых, приходилась ему по фасону, а во-вторых, если бы он умел правильно сочетать те или иные вещи. Эстетический вкус у него, как у ювелира, естественно присутствует, но также в нём есть несокрушимая тяга ко всему пёстрому, яркому и дорогому. Подобно тому, как украшения, создаваемые Эдмоном, излишне блещут набором различных самоцветов невообразимых оттенков, так и одежда его может, каждый предмет гардероба по отдельности, представлять собой стильную, дорогую вещь, но в общем давать буквально сногсшибательный эффект. Одежда, одеваемая этим мужчиной, непременно должна обладать какой-то особенностью, или, как минимум, в ней должно быть нечто аристократичное, возвышенное, пафосное. Так как вкусы Г-на Марнион переменчивы, одежда, населяющая его гардероб, также самая различная. Из любимых вещей, пожалуй, лишь только его трость, размером доходящая ему чуть ниже пояса, сделанная из черного, лакированного дерева, с наконечником в виде серебряного черепа, глаза которого мерцают фиолетовым свечением аметиста. Пальцы непременно должны быть увенчаны многочисленными, иной раз никак не связанными ни с общим внешним видом, не между собой кольцами, перстнями и другими возможными предметами бижутерии, нередко собственного производства. Эксцентричность, с коей Томас относится абсолютно ко всему в его жизни, не даёт ему расстаться со старым, потёртым драповым пальто тёмного цвета, в котором он находит, спустя восемь лет его ношения, некую прелесть. В среднем, Броуди старается придерживаться классического стиля одежды, одевая черные пиджаки или фраки, непременно увенчивая свою шею белоснежным жабо. Благо что с обувью не экспериментирует, зимой и летом, в любую погоду, себе же во вред носит лакированные «инспекторы», объясняя это тем, что человеку его уровня не пристало носить какие-нибудь там валенки.

P.S. Во внешности опираемся на персонажа серии книг Терри Пратчетта, патриция Лорда Хэвлока Витинари.

5. Роль
Хранитель (Чёрная роза).
6. Биография
Был рождён в небольшом ирландском то ли городе, то ли вообще деревне N, находившемся в пешей доступности от Ирландского моря, в семье рыбака и простой, полноватой, но добродушной женщины, прикрывающей своё безделье красивым словом «домохозяйка». Конечно же, в этих словах наблюдается избыток иронии, ведь, помимо Эдмона, одноэтажную, в каких-то местах даже убогую халупу с соломенной крышей населяли ещё двое его братьев и три сестры, не дающие своей матушке ни минуты свободного времени. Многие в N травили шуточки, дескать, Госпожа Броуди где-то «нагуляла» Томаса, бывшего, кстати говоря, самым младшим сыном, который, в отличие от своих поголовно рыжих родственников, был наделен чёрными локонами и, словом, ну никак не походил на родного отца, лишь совсем немного на мать. Надо отметить, что Эдмон отличался от окружающих не только внешне, но и во многом складом своего ума, образом жизни и необычными привычками, непреодолимой тягой к знаниям и, самое примечательное, безумной любовью к музыке и морю, о чём будет изложено ниже.
Самое яркое, и, наверное, самое далекое воспоминание, оставшееся Господину Эдмону, это его пятилетие. Уже тогда душа малыша Томаса была пропитана искренним, неподдельным отвращением к образу жизни своей семьи, к убогой лачуге, в которой ему приходилось ютиться с алкоголиком-отцом, целыми днями пропадавшем в море, смертельно уставшей матерью и несносными братьями да сёстрами. Инфраструктура N в те годы была не ахти какая, говоря подробнее, все места, в которых когда-либо бывал молодой Броуди, это собственный дом, мизерные лавки на не менее мизерных улицах, по большей части своей пищевые, и католический собор, находящийся в соседнем, не далеком городе, правильнее сказать, что поселении. Именно с Дома Божьего началось знакомство Эдмона с прекрасным. Пышное, но вместе с тем мрачное, величественное убранство собора, его громадные, цветные, переливающиеся на солнце витражи, немыслимо высокие колонны, увитые золотыми венками лики святых, безнадежно устаревшие псалмы в кожаных переплетах, содержащих в себе немыслимые, полные чудес и божественного великолепия биографии библейских героев, заставивших Эдмона возненавидеть свою скучную, повседневную жизнь – всё это не могло не очаровать впечатлительного по своей природе ребенка. Тогда-то сердце Эдмона впервые зажгло искусство: книги, которые он с горем пополам учился читать, во многом при помощи впадающих в маразм священников, картины и фрески, архитектура и скульптура, а, главное, музыка. Воображение совсем юного ирландского мальчика потрясал стоящий в самом сердце залы мощный одним своим видом и не менее внушительный в звучании орган, медные трубы которого заставляли трястись пол и душу Томаса. Четырехлетний Броуди начал с того, что всеми силами донимал своих родителей, а чуть позже  и священнослужителей дать ему шанс вступить в этот мир, казавшийся таким далёким от деревенского быта. Отец поддержал инициативу сына. Сначала его отдали в церковный хор, в котором он даже смог добиться некоторых успехов. Новоиспеченный музыкант сделал всё возможное, чтобы на его пятый в жизни день рождения ему вручили потёртую, бывалую флейту. Каким счастьем был наполнен тот день! Его умение играть и до сих пор оставляет желать лучшего, но тогда… в те годы каждый день молодой Томас направлялся к холодному, тёмному, вечно бушующему морю, садился на отвесную скалу и, уповая на то, что его никто не слышит, начинал играть, ожидая возвращения отца, после чего они вместе, с авоськами рыбы или без, возвращались домой.
Уже позже, когда Эдмону должно было стукнуть семь лет, его определили в воскресную школу вместо обычной. Родители видели в своём младшем отпрыске священника, а тот даже толком не мог ответить, верил ли он в Бога. Безусловно, он был в восторге, когда грамота начала поддаваться ему, когда он прочитал Библию сначала на ирландском, потом на английском, а затем и на латыни. Все книги, кроме Ветхого и Нового завета, находящиеся в распоряжении Томаса, были либо житием святых, либо старинными британскими легендами о храбрых рыцарях, прекрасных принцессах и драконах. Очень часто Эдмон пренебрегал занятиями, либо садился за самую последнюю парту и доставал сборник сказок о Короле Артуре, либо убегал в поле со своей флейтой, проводя часы за тяжело дающимся ему из-за его рассеянности музицированием. В этой обстановке, чем-то больше напоминавшей средневековую, утопая разумом в мистических сказаниях, проводя большую часть своего времени в готичной, пыльной церкви, и рос своеобразным эстетом Эдмон де Марнион, будучи не сказать, что нелюдимым, а, скорее, мечтательным до самого своего отрочества.
Важно выделить тот период, когда Томасу исполнилось четырнадцать. Жизнь его, ранее шедшая в том привычном темпе, что описан выше, потерпела кардинальные перемены одним внешне посредственным весенним днём. Окончив занятия пораньше, а точнее сбежав с них, уже повзрослевший Броуди сидел на своём привычном месте на берегу в ожидании отца, импровизируя что-то на лад Баха (церковная музыка оказала на него очень сильное влияние). День был на удивление жарким, небо чистым, и море выглядело относительно спокойным. Легкий ветер играл с хрупкими стебельками золотой ржи, в воздухе пахло цветущей вишней, домой идти не хотелось до безумия, и весь день, вплоть до глубокого вечера, Эдмон провёл на берегу. Иногда он прерывал игру, чтобы заглянуть в прихваченные с собой толстые, потрепанные тома, порой спускался вниз, к ласкающим берег волнам, и вглядывался в горизонт в поисках шлюпки своего отца, бросал в воду камни, чертил на песке замысловатые каракули, вполне неплохо проводя время. Когда солнце стало садиться, Эдмон, не дождавшись своего старика, побрёл домой. По пути ему встретилась кучка моряков. Их похмельные, жирные морды казались ему более, чем знакомыми. Навалившись всеми своими громадными, загорелыми телесами, они, на канатах, тащили шлюпку из воды. Подойдя ближе, Томас узнал сослуживцев своего отца. «Где папка?», без приветствий, неловко махнув рукой, спросил Томас. Хмурые, уставшие моряки недовольно переглянулись. В итоге, один из них всё-таки решился на то, чтобы отойти в сторонку, с взволнованным видом приманив паренька к себе. «Мы сели на риф», рассказывал он, «твой батька с мужиками нырнул в воду, толкать баржу, пока другие воду откачивали. Вода ледяная, у скал волны здоровые, провозились так несколько часов. А когда снялись, - глядь – отца твоего нет. Кинулись искать. Плавали до заката, ныряли, всё кликали его…», тяжёлая, увенчанная рыжими волосами рука упала на плечо Томаса, «утонул твой папка. Даж’ трупа не нашли». Глаза юноши застлали слёзы, весь мир словно поплыл куда-то, ноги подкосились, горло сковал нестерпимый, не дающий издать ни писка ком. Томас бежал. Он бежал долго, изнурительно, беззвучно рыдая при том, сотни раз падая и сто один раз вставая на ноги, разодрав школьную форму, с огромными фолиантами на перевес, бежал, куда глаза глядят, не замечая вокруг ничего, бежал в огромное поле, где ветер не переставал качать колосья, словно сотканные из солнечных лучей. На землю пала пелена тьмы, когда обессилевший, растрёпанный Томас вернулся домой. Так его семья осталась без кормильца. Двух старших братьев сослали в Дублин на заработки. Сёстры занялись шитьём, попеременно вертясь вокруг слегшей в кровать убитой горем матери.
Настала пора и младшего Броуди терпеть лишения. С его карьерой священника было покончено, из воскресной школы его забрали, однако, в церковь он стал ходить гораздо чаще, ставя свечку за то, что его отец, быть может, ещё вернется домой жив и невредим. Томас стал подмастерьем у местного ювелира. Закончилось то время, когда он мог безнаказанно валять дурака, читая «глупые», по словам его матери, книжки и играя на флейте. Началась вечная, не годящаяся его натуре суета, духота мастерской, постоянные упрёки в тунеядстве от истеричек-сестер и поехавшей от стресса матери. Порой, чахнущий от недостатка духовной пищи, вернувшийся поздним вечером со своей «каторги» Томас, без сил падая на кровать, часами мог холодно смотреть в висящее на противоположной от него стене зеркало, мечтая лишь об одном: надеть на себя маску, выдать себя за другого человека и убежать как можно дальше из этого ада. И, что самое смешное, по прошествии полугода Броуди стал замечать, что каждое утро лицо его выглядит как-то иначе. Поначалу он списал это на переутомление или стремительный рост, но время неумолимо шло, его талант рос, и вскоре, даже не поражаясь этому, в возрасте шестнадцати лет он мог, хотя и затрачивая на это изрядные усилия и время, менять своё лицо, подчас даже трансформировать свои конечности во что-то. В том же году его мать скоропостижно скончалась, не вызвав в измучанном, настрадавшемся, очерствевшем сердце своего сына ни тени сожаления. Сёстры разъехались по мужьям, братья крепко обосновались в столице, и Томас остался один.
Уже ближе к семнадцати Эдмон закончил образование и открыл некое подобие своей лавки. На удивление, ювелирное дело поддавалась ему; в нём он смешал все те крошечные нюансы, тот необычный стиль, который он вынес из стен католического собора, измененный собственной экстравагантностью его личности, на которую, во многом, повлияла потеря отца и давящая атмосфера в доме. Когда дела пошли на лад, Томас переехал в центр N, оставив старый дом на берегу моря, вместе со всеми гнетущими воспоминаниями, гнить и разваливаться. Он смог позволить себе переступить те рамки, в которые его вогнала римско-католическая церковь, и начал зачитываться французскими, попеременно немецкими художественными произведениями, вновь утопая в странном мире своих фантазий. Уже тогда он начал, на потеху соседям, называть себя Эдмоном, задней мыслью продумывая свой блестящий род Марнион, желая отмыться от той жизни, которую вёл в родительском доме, как можно скорее оставить в воспоминаниях усопшего родителя. Тем не менее, он вспоминал его каждое воскресение. За его душу, не за душу матери, новоиспеченный Господин Жан-Франсуа де Марнион молился в соборе каждую неделю в общий для всех христиан день воскресения Иисуса Христа. Именно там, под дланью божьей, Эдмон встретил свою первую любовь. Пожалуй, даже по прошествии тридцати лет он с легкостью и некой толикой романтичной грусти мог бы вспоминать момент, когда взор его упал на смиренный, бледный, чем-то даже таинственный лик Амели Леруа. Она была одета, подобно монахине, в чёрные ткани, голова её также была покрыта, и юноша чуть было не принял её за святую сестру. Глаза её, необыкновенно серого цвета, недвижимо смотрели на алтарь с тем безразличием, которое загадкой своей не могло не привлекать. Что примечательно, ранее Эдмон никогда не встречал её, по крайней мере, не обращал на неё внимания. Она выглядела не от мира сего, и, если бы Томас встретил своего ангела на улице, он бы наверняка решил, что она упала с неба, но здесь, в сумраке храма, она пришлась как нельзя кстати, затронув самые больные струнки в сердце Томаса. Наблюдая за девушкой ещё с две недели, он, всё-таки, решился познакомиться с ней. Она держалась беспристрастно и холодно, этим лишь больше распаляя интерес в ювелире. Тем не менее, слишком многое связывало их: горячая любовь к искусству, некоторая утонченность, или же стремление к ней, серьезная набожность и, как никак, болезненный вид. Подчас они выглядели как близнецы разных полов, гуляя бок о бок по узким улицам N, ночами спускаясь к воде, беседуя на темы, доступные только им двоим. В этих прогулках было что-то сокровенное, и в те моменты для Эдмона действительно не было ничего важнее, чем встречи с его Афродитой, мгновенно, можно сказать что с первого взгляда укравшей его сердце. Но, увы и ах, в самом главном эти двое кардинально различались. Как могла такая девушка, как Амели, растратить себя на простого странноватого парнишку? Она общалась с ним скорее из вежливости, может, снисходительности, лишь иногда позволяя ему провожать её до двери или неловко целовать в щеку. Так продолжалось около года, и, когда Эдмону уже исполнилось восемнадцать, он открыл свой маленький секрет, свою способность к метаморфозу Амели. Та, казалось, впервые в жизни смотрела на него с истинным интересом. Ах, какой же роковой стала та очередная ночная прогулка! Он смотрел на лик своей возлюбленной, освещенный бледной  поганкой-луной, а она вся прямо-таки трепетала, красочно рассказывая ему о каких-то там розах, имеющий подозрительно чёрный свет, словом, о бог весть чём… Таким нелепым образом, только ради своей любви, Эдмон вступил в орден и был ввязан в войну.
Но, тем не менее, ни война, ни безнадежная любовь не могли продолжаться вечно. Сохранив в своём сердце боль от отказа Леруа, по окончанию войны Томас, взяв, уже официально, имя Эдмона Жан-Франсуа де Марнион, уехал во Францию, в Париж, исполнив этим свою давнюю мечту, стремясь теперь-то наверняка оставить прошлое далеко позади. Выходит весьма удачно: не проходит и года, как он знакомится с уроженкой Уэльса, женщиной, что ныне именуется Госпожой Эмилией де Марнион (первое, что привлекло в ней Эдмона, это созвучное с «Амели» имя). Безусловно, Эдмон любит её, но иногда, безлунными ночами, он продолжает терзать себя мыслью: уж не замену той, что разбила ему сердце, нашёл он в этой женщине? Хотя, надо заметить, что Эмилия кардинально отличается от Амели. Пожалуй, столь кроткое, нежное, излучающее свет и доброту создание Эдмон не встречал. Он подошёл к ней в каком-то уличном кафе, находящемся не далеко от Эйфелевой башни, и, на ирландском английском воскликнул: «Неужели ангелы послали мне непентес, исцеление от моих бед в виде этого прелестного создания!?». Ошарашенная, раскрасневшаяся, великодушная и терпимая Эмилия не могла не выслушать в тот же день историю всей жизни Эдмона, разумеется, с поправками в некоторых местах, которые ей не стоило знать и которые она не знает до сих пор. Моментально она прониклась глубоким сочувствием и, вместе с тем, доверием, будучи одной из тех людей, кто, не открывая Библии, слепо верят в Бога и в тех, кто также верит в него. Эрудиция Эдмона, необычные фразы на мертвых языках, мелькающие в его пафосной речи, его шикарная, но чаще всего какая-то нелепо странная манера ухаживать растрогала Эмилию, и вскоре Эдмон, скорее, чтобы развеять скуку да поскорее замять неудачи минувшего, взял валлийку в жены, переехав с ней в свой новый дом в I и открыв там своё дело.
В 1996 году на свет появилось горячо возлюбленное Эдмоном дитя, которому, а, точнее, которой, он дал имя Звестасия, если проще, то Звести. Наверное, из-за каких-то личных комплексов, Эдмон четко решил для себя, что его цель – дать дочери всю свою любовь и все блага, на какие только может быть способен человек. Он рано учил её читать и писать, самолично занимаясь её образованием, а позже отдал в самую лучшую школу, которую только мог найти. С пеленок он старался влить в неё те же мрачноватые, романтичные настроения, которыми был охвачен он, стремясь вылепить из дочери некое подобие себя, и, возможно, некое подобие Амели. Тем не менее, Звести всегда оставалась чуть скрытной, чуть отдаленной не только от родного отца, но и от всего мира в общем (Эдмон помнил себя таким же, посему решил ничего с этим не делать и дать своей дочери адаптироваться в мире самостоятельно). Но, увы, все попытки огородить свою дочь от горечи этого мира оказались тщетны. В 2004 году, когда Звестасии было восемь лет, её школу атаковали террористы. Когда взволнованный голос классного руководителя раздался из динамика телефона, что-то внутри Г-на де Марнион упало. Он ощутил ту пустоту, ту никчемность и беспомощность маленького мальчика, который стоял со старой флейтой и книжками, украденными из католического собора, глядящего на море, безвременно забравшего его отца. Разбив трубку о стену, Эдмон, ничего не сказал напуганной Эмилии, рванул к школе. К счастью или к сожалению, приехал он уже тогда, когда его дочь выносили из здания на руках. Казалось было, девочка жива, и самое страшное миновало, но… Его цветочек, его дорогую, любимую, милую Звестасию стали мучать кошмары. Каждую ночь она будила родителей душераздирающими криками. Врачи лишь пожимали плечами, говоря, что девочка пережила серьезное потрясение («Конечно, мать вашу, она пережила серьезное потрясение!», - кричал Г-н Марнион, но то уже совсем другая история), дескать, ей нужно забыться, развеяться. Тогда голову Эдмона посетила не особенно гениальная, но всё-таки мысль. Подобно тому, как он бежал из N в I, его дочь отправится из I в N. А почему бы и нет? Он знал этот городишко как облупленный: там свежий, морской воздух, не далеко лес и прекрасное поле, люди тихие и спокойные, словом, есть всё для того, чтобы девочка успокоилась. Старый дом был восстановлен, сам глава семьи, его и обставил, опираясь на свой немного безумный вкус и не менее безумное умение. Жена и дочь были направлены туда на постоянное проживание, пока сам Эдмон продолжал жить в I, во многом из-за работы и в ещё более многом из-за воспоминаний, отталкивающий его от родины. Но тоска по родственникам берет своё, и Эдмон, после длительной разлуки, возвращается на свою родину навестить жену и дочь, где, от старых, нежелательных знакомых узнает, что близится вторая Война Роз.

7. Навыки, умения и способности
Господин Эдмон обладает целым рядом феноменальных талантов: весьма криворуко рисует, ваяет из камня чёрт разберет какие штуковины, отвратительно поёт, не менее отвратительно пишет. Единственное, где он добился действительных успехов, это ювелирное дело. Метаморф.

Метаморфоз:
- "Косметические" преобразования В целях маскировки\принятия облика другого человека способен изменить цвет кожи (обычно на конкретных участках, на лице и шее, в крайних случаях на руках, а не по всему телу), роговицы глаз и волос. Также может отпустить волосы\бороду, или же убрать их совсем, изменить причёску, или, в случае бороды, форму. Затрачивая на это особенные усилия, меняет изгибы губ, ширину носа, разрез глаз и подобные нюансы, но коренные изменения черепа, такие как, например, увеличение лба или деформация подбородка, Эдмону ещё не даются.
- "Боевые" преобразования. Обычно, специально для боя, отращивает и заостряет клыки, те же самые процессы проворачивает с ногтями, обращая их в, скорее, когти, чем ногти. Может изменять физические свойства конечностей, делая их более подвижными, сильными или гибкими. Но, опять же, на крайние преобразования Эдмону не хватает сил, то бишь крылья как-то не растут, а двухметровые ноги – не самый практичный вариант.
На каждое преобразование Эдмону требуется в среднем пятнадцать-двадцать минут. Для возвращения себе прежнего облика мужчина тратит то же время, что потребовалось для процесса метаморфоза.

8. Уровень способностей
IV.
9. Талисман
Забавно, что та непримечательная трость, а точнее её наконечник – и есть талисман Г-на Эдмона, уже достаточно описанный выше.
Дополнительная информация:
-_(о_о)_-
Пожелания по личному сюжету:
Хотел бы играть с дочерью\ любым упомянутым в биографии персонажем, а так ей богу не принципиально, буду рад, если хоть куда-то впихнут.

_________________________________
10. Частота игровой активности (сколько постов в день вы можете оставлять?)
Мои долги - это городская легенда, за исключением тех дней, когда я в отъезде\вне зоны доступа. Обычно отвечаю через день после ответа оппонента.
11. Желаемый статус (личное звание)
-_(О_О)_-
12. Правила прочитаны?
Верно. Звести.
13. "Ключ" Ордена (для Роз и Хранителей)
Верно. Звести.
14. Откуда о нас узнали? (для статистики)
Птичка на хвостике принесла~
15. Связь с вами (ICQ, Skype, Вконтакте и т.д.)
ICQ: 491-581-717
Skype: dackel-katze
16. После ухода
В общем не против, если персонаж будет использоваться после моего ухода, если таковой будет.

Теги: анкета

Отредактировано Эдмон де Марнион (2013-10-21 16:34:57)